Loading ...
ГЕНЕРАЛ В ЛАБИРИНТЕ ВОСПОМИНАНИЙ
В 2015 году не стало Садрутдина Загирова, более известного в народе под своим прозвищем Садр-Генерал или просто Генерал. Я как человек не единожды с ним встречавшийся и общавшийся могу подтвердить, что было в нём действительно нечто генеральское. Человек очень скромный он пользовался большим авторитетом среди представителей кумыкской творческой интеллигенции и его «генеральство» воспринималось как само собой разумеющееся. Он примирял поссорившихся, открывал новые таланты и написал роман в двух томах, отличающийся особой сочностью кумыкского языка. Мне посчастливилось встретиться с Садрутдином Загировым в августе 2014 года и записать небольшое интервью об его жизненном и творческом пути.
Что вам больше всего запомнились из вашего детства?
Ну, начнём, с самого начала. Хотя по документам я родился в 1932 году, но в действительности это произошло годом раньше. В то время с определением дат были немного небрежны. В Нижнем Дженгутае было два колхоза. Один имени Изи Чопанова, другой имени Чапаева.
Председателем колхоза имени Изи Чопанова в годы войны был Абдулкадыр Наврузов. Был он очень сильный организатор, работящий человек. Выращивали пшеницу, кукурузу, ячмень. Фактов воровства колхозного имущества в моей памяти не сохранилось. Их вроде, как и вовсе не было. Запомнил, как мы собирали горы яблок и отправляли их солдатам на передовую. Выращивали также картошку и свёклу. Кстати денег в обращении было очень мало и нам за работу обычно платили картошкой. Мой отец работал бригадиром, а брат Загир, тоже совсем ещё юный, он 1928 года рождения, работал агрономом. Когда на фронте стало совсем худо, моего отца тоже призвали на фронт. Мы с братом стали кормильцами семьи. А в семье кроме нас двоих было ещё восемь детей! И потому работали наравне с взрослыми. Я собирал в поле колосья. Мы их до ночи собирали, подготавливали к молотьбе. Зерно сыпали на пол и били палками. Потом очищали от плевел. Затем несли на мельницу. Мололи. На хозяйство выделяли по три килограмма муки. Из них пекли чапелеки. Брали их и шли в поле работать. Работа заполняла всё время кроме сна и школы. Времени на игры не было. Потом стало чуть легче. Враг покатился от Сталинграда на запад. Да и я пошёл в колхозе на повышение. Я стал арбачи. Было мне тогда двенадцать лет. Получается это 1943 год, как раз с переломом в войне совпадает. Но школу мне пришлось оставить. Председатель колхоза попросил директора отпустить меня в его распоряжение. Я хотел учиться, но мама сказала: «Сынок поработай, война закончится, и ты вернёшься в школу». Прошёл год с лишним. Фашисты уже был изгнаны за пределы нашей родины. Я решил вернуться в школу. И мама был не против, но председатель колхоза Абдулкадыр отказался выдать справку и просил не уходить с работы. Многие не вернулись с войны и мужчин по прежнему было очень мало. Таким образом, я пять лет проработал в колхозе арбачи. На шестой год я уже точно решил для себя – поеду учиться в Буйнакский техникум. Приехал я в техникум. Его директор Кунбутаев сказал, что готов принять меня на первый курс, если я предъявлю справку справка из колхоза. Тогда в город из колхоза выехать было очень сложно. Даже просто по делам поехать.
Это потому что паспорта только колхозникам выдавать стали в 1951 году?
Да, боялись, что из-за голодухи разбегутся, да и хаоса во время и после войны опасались. Цепляли людей к месту документами, так словно бы цепью. Ну, может быть, и выхода другого не было. Но вернёмся к моим делам. Я как услышал, что мне директор техникума сказал, то сразу погрустнел. Думал, не даст мне её председатель Абдулкадыр. А Кунбутаев написал и дал мне на руки запрос в колхоз, чтобы мне выдали справку из колхоза, так как меня готовы принять в техникум. Приехал я в Дженгутай с этим запросом. Никакой надежды не было что его удовлетворят. Но произошла анекдотическая ситуация. Абдулкадыр не умел читать и принял мою справку за документ из обкома. Подумал верно, что обзавёлся я высокими покровителями (Тонкие губы Генерала тронула улыбка – Ю.Д.).
– А яш, не болсада, токътамай турасан? Бар Багаутдинге айт, справка берсин (Эх парень, никак не успокоишься? Иди к Багаутдину, скажи, чтобы он тебе справку дал). – Сказал он и махнул рукой. Так я опять начал учёбу.
Если можно вернёмся чуточку назад, что вы ещё можете вспомнить о годах войны?
У нас в Дженгутае были размещены эвакуированные украинцы, в большинстве своём, европейские евреи. Колхоз выделил им для проживания детские ясли, то есть бывший дом Таймасхан-Бия Алыпкачева. Мы дети – жалея их, воровали еду у себя дома, кормили их детей. Среди эвакуированных, помню, был и один грек с Украины. После войны евреи разъехались. Не знаю куда. На Украину или ещё куда. А грек этот остался. Жил в Буйнакске. Когда он встречал дженгутайцев, у него на глазах наворачивались слезы, и он говорил нам: «Вы меня спасли!».
А вот некоторым из беженцев наша еда не подходила. Они ели, например, халту в сыром виде. Их животы пухли и они умирали. Или может это климат на них влиял.
Печально. Что было потом, после вашего поступления в техникум?
Я успешно завершил учёбу и после техникума работал в магазине в сельпо. Но моя мама не давала мне спокойно работать в магазине, говорила: «Харам! Харам!». Такие уж в нашей пролетарской семье были понятия. Из-за неё я перешёл на работу в финотдел райкома. Райком в ту пору размещался в Нижнем Казанище. Это начло 1950- х была. Как то пришла женщина, работавшая судьёй. Она предложила мне перейти на работу судебным исполнителем. Звали её Шамсият. Хорошие деньги предлагала. У меня душа к этой работе не лежала, но начал работать. По этой работе меня отправили в командировку в Аркас. Там я сильно заболел и почти целый год отлёживался дома. Когда я приехал в Буйнакск за справкой, мне встретился знакомый и предложил работу в отделе кадров минюста.
Сложно сейчас такое представить. Сейчас деньги вымогают за устройство на работу, а вы перескакивали с одной работу на другую.
Тогда был кадровый голод после войны. Мужчин с образованием не хватало. Именно тогда женщины и почувствовали силу (Улыбается – Ю.Д.).
Тут же в Буйнакске я узнал, что судья Шамсият написала в райком заявление на меня, что я бросил работу и исчез в неизвестном направлении. У меня начались проблемы на новой работе, и тогда я разозлился и махнул на всё рукой. Отказался от предложенной работы и поехал в родное село. В Дженгутае я начал работать в доме культуры. Всё шло хорошо, но к хорошему, как говорится, привыкаешь легко. Даже слишком. Я расслабился, забыл об интригах, о том, в какое время живу. На свадьбе друга я как-то сильно выпил. Когда возвращался домой, встретил на очаре знакомого, не друга, скорее наоборот… Но я был молод, да к тому же под градусом… Он начал вести провокационные разговоры. Говорит, мол, что я гулял с русской учительницей Таней. А она оказывается мимо проходила. Всё как будто было подстроено. Я её за руку схватил и потребовал сказать, что у меня с ней ничего не было. Ей стало больно. Она вскрикнула. Рядом был Агаев Таймыр.
Директор библиотеки?
Да. Он молодец, пытался меня успокоить, но пьяный я себя тогда не контролировал. Потому я оттолкнул его и вошёл в кинотеатр. Там было полно детей. Киномехаником был мой родственник. Видя, что я пьян и боясь, что я начну скандалить, он пытался меня вывести из здания. Но я ударил его и сел в темноте. Потом пошёл домой протрезвел, успокоился. Стало за всё стыдно. Но было уже поздно. Дальнейшая моя судьба решалась без меня.
В силу своего конфликтного характера я нажил себе в районе много врагов. Некоторые из них были весьма влиятельными. Один из них занимал крупный пост. Он вызвал к себе Таню и убедил её написать на меня заявлению. Мол, я её домогался. За приставание к русским учительницам тогда голову отрывали. Авторитет русского человека был чрезвычайно высок. Ну и учителя тоже. Это конечно хорошо, но у нас из любого «хотели, как лучше» сделают «хуже некуда».
Какой это был год?
1954-й. Это уже после Сталина, но порядки особо не смягчились. Суд был очень скор на расправу. Несмотря на то, что ряд свидетелей показал, что поведение в тот день было нехарактерным для меня и вызвано опьянением, а также указав на мои заслуги в развитии самодеятельности, меня признали виновным. И не просто признали. Вместо пятнадцати суток, которые я в действительности заслужил своим поведением, я получил пять лет строгого режима. Приписали мне попытку изнасилования и тунеядство! Это Шамсият напомнила судьям о моём отсутствии. Мол, я сбежал с работы и слонялся, где попало. Слова свидетелей о том, что я болел, не приняли к сведению. Ещё что-то приписали. Судьи они в угоду друг-дружке работали, законность, и справедливость их не интересовали. Что хотели и творили. Думаю, они между собой даже посмеивались над законами, да вслух комедию играли. Всем было ясно, что это заказ моих врагов. Я даже знаю имя основного заказчика. Назвал бы, да потомков его жалко.
Но как же так? В районе ведь все друг друга знали, должна была быть элементарная терпимость, взаимовыручка?
Наверное, должна была быть, но на деле получалось, что сильный ел слабого, не защищённого. Например, моего отца, человека честного (у него ещё прозвище было «Закон Магьамат») не должны были отправлять на фронт. По возрасту обязаны были призвать более молодого человека, но тот дал, кому нужно в военкомате взятку и вместо него вписали имя моего отца. А мой отец был честный и не мог себе это позволить в силу моральных принципов.
А говорят, что при Сталине не было коррупции…
Была, ну может не такая как сейчас, меньше, но и говорить об этом было нельзя. Мерзавцы и взяточники всегда были и будут.
Как сложилась ваша судьба в тюрьме?
Были тяжёлые моменты, но в целом мне повезло. Сидел я в Махачкале, на горке. Авторитетом у нас был Мама Таркинский. Был он вором в законе. Он помогал кумыкам. Защищал слабых соплеменников и не только соплеменников. Все его боялись. Человек он был справедливый, но жёсткий. Твёрдо соблюдал воровской кодекс, однако и человека в себе не убивал. Аллах ону гюнагьларын гечсин (Да простит Аллах его грехи). Как ни странно, вот где были наши патриоты, за колючей проволокой, а не во власти. Может, оно так и должно было быть при тех-то обстоятельствах.
Начальник тюрьмы подполковник Муслимов, узнав, что я занимался самодеятельностью, поручил мне создать ансамбль из арестантов. Тогда это очень приветствовалось. Я это сделал. Он был очень доволен. В тюрьме за мной закрепилась кличка «Сардор друг народа». В то время был популярен фильм с таким названием. Имя Садрутдин напоминало приезжим арестантам имя главного героя фильма. Вот и называли меня так. Ещё я в библиотеке работал и стенгазету выпускал. Начальнику тюрьмы всё это нравилось, и он добился, чтобы меня выпустили на год раньше положенного срока. В итоге я отсидел четыре года.
Когда я вернулся из тюрьмы начал свою жизнь по — новой. К 1970 году поднялся до заведующего отделом культуры. Меня тогда, несмотря на тюремное прошлое, позвали в партию. Возможно, свою вину передо мной хотели загладить. А я отказался. Принципиально. Я их не простил. Проработал в должности заведующего отделом три года. Будучи при этом беспартийным! Это очень непросто было в то время.
А что было потом?
Потом? Потом сгорел мой дом. Трагикомедия! Сумасшедший сосед поджёг собственный туалет, а огонь перекинулся к нам во двор. В сорок лет приходилось уже в третий раз начинать жизнь с белого листам. Видно судьба такая, что уж тут роптать? Зарплаты даже заведующего отделом культуры чтобы восстановить дом не хватало. Из-за этого я ушёл в заготовители. Тогда это было самое выгодное. Таким образом, жизненные нужды всё время открывали от основного дела моей жизни – творчества, деятельности на ниве культуры. Приходилось выживать, заниматься бытом. Кстати на этой работе столкнулся я и с судьей, который меня в 1954 году отправил в тюрьму. Я ему, не говоря, что это он меня осудил, рассказал историю своего знакомства с судебной системой и спросил, прав был ли тот судья? Он ответил: «Конечно же, этот судья был не прав, а как его звали?». Я ему со злобой говорю: «Так ты это и был!». И обругал его ещё, кажется даже с матерщиной. Мы чуть не сцепились с ним. Но на наше общее счастье со мной был Абдулла Залимханов и встал между нами. А то бы я на пятом десятке опять бы угодил за решётку, но уже за избиение судьи (Генерал смеётся- Ю.Д.).
А когда именно вы начали писать?
Ещё в школе. До того как стал арбачи. Один мой рассказ даже напечатали в «Ленин Ёлу». «Синий мотылёк» назывался тот рассказ. Потом времени не было писать, но темы накапливались. Наконец в 1965 году я возглавил литературный кружок в Буйнакске. Кружок функционировал при городском кинотеатре, директором которого я в то время работал. В кружок входили Басир Атаев, Вагит Атаев, Зарипат Атаева, Абдулмеджид Меджидов, Абдулгамид Татамов, Магомедшапи Минатуллаев. Татамов был самым своеобразным в нашем кружке. Очень скромный он был. Его не особо понимали и ещё меньше ценили его талант. Писал он много, прямо на ходу. Как напишет новое стихотворение, звонил и читал его мне. Его приходилось уговаривать, чтобы он относил стихи редакторам на публикацию. Кружок наш просуществовал три с половиной года. Это, пожалуй, был самое счастливое время в моей жизни.
Помню один смешной случай. Как-то в Халимбекауле редактор буйнакской газеты Ахмед Джамбуев читал с пафосом посвящённое Ленину стихотворение. Когда он дошёл до строчки «Ленин берген лампалар савлай дюньягъа» (Ленин осветил лампами весь мир), то свет тотчас погас. Весь зал смеялся. Вроде, как и крамольным считался такой смех, а не смеяться было невозможно. Но ты знаешь, что самое замечательно?
Что же?
Через минут сорок, когда свет опять появился, весь зал опять был полон, так сильно в 1960-е годы любили у нас стихи! И опять Джамбуев начал читать то стихотворение о Ленине. Как дошёл он до строчки о лампочках, так сразу стал пялиться на эти самые лампочки. В зале все это видят и смеются. Даже сейчас весело всё это вспоминать.
Я слышал, что свою главную книгу вы писали почти пятьдесят лет. Правда ли это?
В принципе, правда. Идею написания романа «Къанлы Къазакъ» мне подкинул какашуринец Шарапутдин Рашидбеков. Он сказал, что сам пытался написать роман о начале XX века, но не осилил. Эта идея меня заинтересовала, и я предложил Абдулгамиду Татамову написать этот роман вдвоём. Он с присущей ему отзывчивостью поддержал меня. Он придумал название «Гетме-терек». Но совместной работы у нас не получилось. То ли он был слишком поэтичным, то ли я прозаичным. Вот уж даже не могу точно с этим определиться. И стал я писать роман в одиночку. Было это через несколько лет после того как я из тюрьмы вышел. Роман был уже почти закончен, как случилось это несчастье… Ну этот самый пожар… Я смотрел на пожарных, которые тщетно пытаются потушить пожар и вздыхал: «Китабым, китабым…». Брат посмотрел на меня непонимающим взглядом и говорит: «Стоит ли переживать о какой-то книге, когда целый дом сгорел?». Потом жизнь завертелась-закрутилась, не до книги было. Нет, я о ней не забыл. Время от времени пытался восстановить некоторые отрывки, но всерьёз вернулся к ней только когда вышел на пенсию. В этом году второй том вышел. Вот и получается, что более полувека я писал свой роман.
Вы шестьдесят лет прожили в Советском Союзе и потому позвольте задавать вам вопрос, как вам, кажется, не зря прошли для нашей страны и нашего народа семьдесят лет советской власти?
Сложный вопрос. Ни мой отец, ни Абдулкадыр Наврузов ни читали ни Маркса, ни Ленина, ни Сталина, но они радели за общее, народное дело. Если это коммунизм, то они коммунисты. Но были и те, кто вроде и грамотны по политической линии, а всё на себя тянули, народную собственность своей считали. Когда я по заготовительной части работал многих таких повидал. На языке одно: партия, народ, коммунизм, а сами всё домой тащат. И ведь именно такие по большому счёту и делали карьеру, подымались наверх и в итоге разрушили Советский Союз. Свою партийность они сбросили как змея кожу. Но много было и хорошего. Этого нельзя отрицать. Самоотверженный труд и героизм были, видел их своими глазами. Работа колхозников в годы Великой Отечественной Войны была сродни каждодневному подвигу.
Думаю я, что не в системах смысл, а в людях. От того кто руководит воплощением идей в жизнь всё и зависит. Это не моё открытие. «Каков поп – такой и приход» говорят русские. Поглядим, что впереди будет. Впрочем, мы и так видим. Эх… Не будем о плохом. Что ещё тебе интересно?
Вопрос краеведческий. Что вам известно о появлении вашей малой родины родного селения Нижнего Дженгутая?
От старших я слышал, что в его основании участвовали выходцы из древнего Аркаса, а также из небольших сёл, располагавшихся на Караул-Тёбе и там где сейчас Верхний Дженгутай стоит.
В вашем романе фигурирует целитель Осман, а кроме него в селе были еще, кто целительством занимался?
Да, при мне был ещё Шахмирза. Кстати даже через сорок лет после смерти Османа его семье выражали благодарность исцелённые им люди. Жена Османа Умухани была моей тёткой. Потому я про него так много узнал и смог описать всё это в книге. Фамилия ярачи (ярачи- человек исцелявший раны) Османа была Хосаров. Османа я и помню, он мою маму лечил, мне тогда года три было, а всё равно помню, как он к нам домой приходил и маме пузырёк с лекарством дал. Поднял её на ноги, а сам он вскоре скончался. Через год или два. Был он уже в годах в то время. Остальное в моей книге.
Баракалла за познавательный разговор.
Да ничего. Заходи ещё, если вопросы будут.
Интервью записал Ю. Джанатлиев